Галина Трилiс

Весна — это трудно.
Весна взывает к жизни буйной, красочной и страстной. А это чревато и опасно…
Весной я, как всегда, шершу ля фам*.
Зачем ее шершу, и сам не знаю. Десяток лет живу.
И все шершу.
Приду к двуногой, трону лапой и взглядом пылким говорю:

— Идем пошершим ля фам?
Она смотрит на меня безразлично и говорит иронично:
— Отстань, животное. Сейчас мне не до твоих дам.

Я ухожу.
Вздыхаю.
Ною.
Изнываю.
У моей лабрадорицы прекрасная пора. Двуногая ворчит и возмущается, мол, это по-другому называется. Мне кажется, чего-то эта женщина не понимает.
Разучиваю партитуру третий день. Осваиваю соль бемоль, триоль и трель.
Двуногая начала жаловаться на мигрень.
Я прихожу опять. И снова лапой ее тереблю:

— Но мне бы все-таки ля фам…
— Чапа, где я тебе посреди ночи шерстяную женщину возьму? Шел бы ты спать, — ворчит противно та, что бедствует без совести и без хвоста.

Я ухожу и засыпаю. Скулю, вздыхаю и во сне мечтаю.
Сегодня я увидел ее наяву — лабрадорицу мою. Я мчался, страстью гонимый, сквозь кусты, ямы и ограды, под оглушительные окрики двуногой и нелицеприятные ее тирады.
Бежал я долго. Бежал я пылко. Бежал я страстно.
Пока не выбежал случайно на дорогу.
Раздался визг.
Со всех сторон ко мне взывали и отовсюду на меня кричали. Я вдруг остановился — маленький и черный. Остановился и автомобиль — белый и большой.
Потом случился «ой».
Вообще-то я послушный. Очень. Всегда к двуногой прихожу, как только лакомство в ее ладошках разгляжу. Но в жизни таксы бывают редкие мгновения, когда зов сердца сильнее голодающей утробы.
Там была ля фам. Стройная.
А внутри цвела весна. Знойная.
Стоял я посреди дороги, остановив движение, и размышлял. Двуногие вопили, визжали, руками сотрясали. Я от задумчивости лапу приподнял: позади двуногая, впереди ля фам.
Как все таки жизнь сурова!
Не успел понюхать лабрадорьин хвост — был лишен свободы. Арестовали старца среди дня и повели домой хромающего, не щадя.
Теперь со мной не говорят.
И даже ужин не сулят.
В мои-то годы, конечно, нужно знать: добра от фам не стоит ожидать.
Я это, к сожалению, уже знаю.
Но все равно шершу.
Каждую весну.

* * *

Весна — это пора пробуждения. Время новых надежд и ожиданий, новых мечтаний и дерзаний. Дни, ажурно пронизанные солнцем, и ночи, пахнущие цветением. Время долгих прогулок, красочных фотографий и будущих воспоминаний.
Но если вы живете с таксой, тогда весна — это время грязных лап, гнусных клещей и ночных серенад. Еще до того, как первый солнечный луч нежно коснется подушки, в нее тычет мокрый собачий нос, который хитростью пробрался в спальню.

Обычно очень чуткий, весной Чапа становится невыносим. Он разговаривает сам с собой, с хозяином и иногда со мной. При этом сфера его интересов внезапно расширяется. Теперь его чрезмерно занимает не только дверца холодильника, но также и входные двери, через которые он то и дело норовит удрать.
Сидя рядом со мной, он принимается скрипеть, причитать и стонать. И долгими часами издает почти неслышимый свистящий звук, который запросто может свести с ума:

— Чапа, хватит пищать!
— А разве это я? — на меня невинно смотрят два хитрющих глаза.
— А кто? — прикрикиваю я от раздражения.
— Это не я. Это природа.

*Cherchez la femme (Шерше ля фам) — французское выражение, буквально означающее «ищите женщину».